– Это точно, – согласился Костя. – Причем меня она так уже второй раз выручила. Сначала возле башни…

– Вы, наверное, считаете меня слабонервной истеричкой? – рассердилась вдруг Ника. – Думаете, я визжала с перепугу?

Денис и Костя переглянулись. Сказать по правде, именно так они и думали.

– Угу, вижу, что считаете, – процедила она. – Ну, раз так – смотрите.

Девчонка потянула за толстую суровую нитку на шее и выудила из-под футболки небольшой темный кулон. Не снимая с шеи, положила на ладонь перед собой. Ребята придвинулись, разглядывая. Кулон был бронзовым и имел форму неправильного овала с какими-то сильно затертыми черточками, уже непонятно что изображавшими.

– Что это?

– Сторожевой знак. Когда приближается какая-нибудь нечисть, он нагревается. А если эта нечисть опасна, он просто обжигает. Чем сильнее опасность, тем больнее. Оба раза становилось так больно, что я не могла сдержать крика. Но зато эта боль выводит из любого оцепенения и заставляет действовать.

Костя хотел сказать, что такого не может быть, но Ника оттянула немного горловину футболки, и он с ужасом увидел на ее коже два ожога овальной формы. Один частично накладывался на другой и был совсем свежим, второй уже успел потемнеть.

Ника снова спрятала кулон под одежду.

– Где ты такое чудо взяла? – почти в один голос спросили Кристя и Лера.

– Это никого не касается, – мрачно ответила Ника. – Подарили.

– Я понял одну простую вещь, – сказал Костя. – Эта тварь может принять вид любого человека.

– Ой! – испугалась Кристя. – Так, значит, я могу разговаривать вроде как с тобой, а это на самом деле можешь быть и не ты? Ой, а вы все – это действительно вы?!

– Спокойно, – мягко ответила Ника. – Сейчас сторожевой знак холоден, значит, пока что еще мы – это мы. И где бы эта тварь ни ошивалась, здесь ее сейчас нет. Но в общем и целом, Кристя, ты права.

– Слушай, Ника! – осенило Дениса. – Мне кажется, этой твари не удалось заморочить тебе голову именно благодаря твоему талисману! Ты видела ее такой, какова она есть!

– Может быть.

Невдалеке по дорожке прошла Антонина Семеновна в сопровождении детей.

– Уф, все живы, – выдохнул Костя.

– Живы-то живы, но не станут ли как Машка с Лешкой? – предположила Кристя.

Совсем близко раздались шаги, заставив всех вздрогнуть.

– Вот вы где, нарушители дисциплины! – представший на пороге Дмитрий выглядел сердитым. – Егоров, Тютюнник, скажите на милость, почему я каждый раз должен вас разыскивать?

– А что мы сделали? – ответил Денис. – Сидим в беседке, никого не трогаем…

– Ну да, расскажи, полчаса назад вас здесь не было. Смотрите, узнаю, что бегали по пустырю – устрою вам субботник! Ладно, шагом марш ужинать.

– Война войной, а ужин по расписанию, – проворчала Ника.

… Ни Маши, ни Лешки в столовой не было. Остальные ребята ели молча и выглядели подавленно. Даже Гречушкин оставил свои глупые реплики и с мрачным видом работал ложкой. И только с другого конца столовой, где сидели самые маленькие, доносились веселые голоса и смех.

Костя сел на свое обычное место, придвинул к себе тарелку, взялся за ложку, но тут же положил ее и недоуменно спросил:

– Что вы все такие хмурые? Что-нибудь случилось?

– Ешь и не болтай, – посоветовал ему Гречушкин. Остальные промолчали. Это уже ни в какие рамки не лезло!

Наскоро покончив с ужином, Костя и Денис направились к выходу. Проходя мимо стола первоклашек, они услышали возбужденный детский голосок:

– Я теперь вспомнил! У меня есть мама!

Ребята оглянулись. Голосок принадлежал шустрому курносому крепышу лет семи, который тоже шел к выходу в компании двух своих ровесников – мальчика в очках и девочки.

– Ну, ты, Порфирьев, удивил! – иронично заметила девочка. – У меня тоже есть мама, вот чудо-то!

– Ты не понимаешь! – горячился Порфирьев. – Я раньше думал, что Лида моя мама, а теперь вспомнил: Лида уже потом появилась, а у меня есть настоящая мама, она в деревне живет!

– В какой еще деревне?

Порфирьев сосредоточенно свел светлые бровки:

– В деревне Сне-ги-ревке, вот в какой! Мы раньше там жили – мама, папа и я, и там было так хорошо! А потом приехала бабушка Нина, долго кричала и ругалась, и мы с папой уехали жить к бабушке Нине. Мама так плакала, не хотела отдавать меня, и папа не хотел уезжать, тоже плакал.

– Да ну, разве папы плачут!

– Да, он плакал, он боялся бабушку Нину. Они все ее боятся – и он, и Лида, и вообще все. Лида к нам потом пришла. А моя мама красивее! И я уеду к ней жить насовсем, я не хочу жить с бабушкой Ниной, она плохая!

– А как ты уедешь?

– Сяду в автобус и уеду, – серьезно ответил Порфирьев.

Мальчик в очках авторитетно сказал:

– Конечно, это легко сделать: мы с мамой сюда приехали восьмым автобусом, и по дороге нам встречалась остановка с надписью «Снегиревка».

Дальнейшего разговора Денис и Костя не услышали, так как троица вприпрыжку побежала вперед.

– Я бы такой бабушке мышьяка в чай насыпал! – злобно прокомментировал Денис.

Костя в душе был с ним солидарен, но такая кровожадность ему не понравилась, и он попытался перевести все в шутку:

– Уж лучше пургена!

– Можно и пургена, – не возражал Денис. – Но только в мышьяк! Слышь, Костя, а ведь этот Порфирьев тоже был ТАМ!

– Да, точно! Наверное, этим и объясняется его пробудившаяся память. А в остальном тот же диагноз, что и у Лешки.

Глава VIII

Рыжий мальчик на скамейке

Денис и Костя вернулись в свою комнату. Лешки не было, а Славик яростно копался в его вещах.

– Куда же он дел мобильник?! Не мог ведь и вправду выбросить!

– Мог запросто, – ответил Костя. – Кстати, где он?

– А вы не знаете? Ой, тут такое было!

И Славик начал пересказывать события в своей обычной «профессорской» манере. Оказывается, Лешку перевели в изолятор. Если прежде его поведение еще можно было со скрипом назвать нормальным, то потом с ним стало твориться и вовсе невообразимое. Он принялся бормотать что-то про себя, словно с кем-то разговаривал, беспорядочно двигал руками, а то и вовсе пускался в какой-то глупый танец. Сначала ребята решили, что он шутит, но быстро поняли, что с Лешкой неладно, и позвали Дмитрия.

– Димон сделал Лешке замечание, потребовал прекратить клоунничать. Лешка не прореагировал, тогда Димон схватил его за плечи и несколько раз встряхнул. Тут Лешка умолк и перестал двигать руками – он просто сел на землю и уставился в одну точку. Димон позвал докторшу, и Лешку перевели в изолятор. Но что с ним такое, она понять не может. Хотели позвонить родителям, но номер его мамы, указанный при поступлении, не отвечает, а его мобильник пропал. Вызвали «Скорую помощь» из города, только неизвестно, когда она приедет. Сказали – сегодня точно не будет. Ой, а потом!..

Новость облетела лагерь мгновенно. Когда двое вожатых вели Лешку под руки в левое крыло здания, где располагался медпункт, посмотреть сбежалось пол-лагеря. Едва за ним закрылась дверь, вся эта толпа собралась во дворе, громко обсуждая произошедшее. Но в какой-то момент все разом притихли и один за другим стали в испуге смотреть в сторону крайней аллеи. Оттуда медленно и вразвалочку шел Костя, и было в его фигуре что-то зловещее…

– Я?! – изумился Костя. – Да меня и близко там не было!

– Тем не менее все увидели тебя. Ты приближался неспешной походкой, с какой-то гаденькой усмешкой на лице и смотрел на всех сразу своими немигающими темными глазами…

– Славик, посмотри на меня! Мои глаза всю жизнь были серыми!

– Дослушай до конца, пожалуйста. Ты подошел и сказал таким свистящим шепотом: «Ну что, пойдемте в лагерь». И тут, представляешь, из этой толпы вышла вперед Убейволкова. Вышла и вперила свой тяжелый взгляд тебе прямо в глаза. Тогда я понял, что это вовсе не ты. Это, наверное, был тот самый морок, про который Машка говорила. Потому что под взглядом Убейволковой он вдруг стал уменьшаться в росте, съеживаться, корчить уродские рожи, а потом крутанулся, и его не стало видно, только мелькнуло в воздухе что-то мохнатое. Ой, что тут началось! Все словно очнулись, некоторые бросились бежать, а большинство опять загалдело: что это было? И вдруг прорезается голос Гречушкина: «Я знаю, что это! Это Егоров и Тютюнник из башни волка-оборотня выпустили, вот он и превращается то в одного из них, то в другого»…